Предположим, жизнь сводит вас с человеком. Вы восхищаетесь, влюбляетесь и начинаете сближаться. В какой-то момент, а возможно и сразу, вы понимаете, что у вас нет никаких сил называть друг друга Настей, Петей, Катей, Валентином или Элеонорой. Хорошо, Элеонора — это по-любому перебор, но у влюбленных всегда возникает потребность начать новую жизнь и переименовать друг друга.

И тут возникает проблема.

Вот вы встречаетесь с мужчиной. И обнаруживаете, что это не совсем Валера, а, предположим, Крот. Ну, так сложилось. Кто, когда и при каких обстоятельствах назвал его первый раз Кротом, уже и не вспомнить, но оно прижилось, и вот уже много лет в узких кругах он известен именно как Крот. И, что важно, ему это нравится. Казалось бы, Крот и Крот, тем более что он и правда крот вылитый. Одно лицо. И повадки те же. Но проблема не в этом. Может, ваш Крот вообще больше похож на битые жигули. Но вы смотрите на него и прикидываете: это сколько же баб до вас называли его Кротом? «Обними меня, Крот», «Мне хорошо с тобой, Крот», «Крот, я хочу еще», «Давай заведем ребенка, Крот». Уф! Ну с души воротит.

Оно понятно, что в вашем понимании, до встречи с вами у него жизни не было, но все же. Ревность к прошлому в угрожающих пропорциях смешивается с инициативностью влюбленности, и вы начинаете искать варианты. Крот смотрит на ваши поиски со смешанным чувством умиления и досады. Понятное дело, что ему приятно, что вы землю роете в попытках придумать что-то эдакое на его счет, а с другой — он-то понимает, что он Крот, и ни на какого Землероя размениваться не собирается. Никакой альтернативы он вам не предлагает, но и врать отчаянно, что до встречи с вами только папа с мамой называли его Кротом, решаются не все.

Вы пыхтите и так и эдак, но понимаете, что, скорее всего, Крот победит. Он и побеждает. Вы смиряетесь и с кислым видом встаете в ряд его бывших, надеясь хотя бы на то, что история будет в корне отличаться от предыдущих. Ну-ну.

Но есть и другой вариант. Предположим, что ни он не Крот, ни вы не Бэмби. Но и Петя с Катей не впечатляют, потому что, как мы помним, вы мечтаете надышать свой мир, в котором имена по паспорту, это, конечно, не конец света, но мучительно хочется чего-то особенного и своего. И вот тут на сцену, в обход особенного, вываливается гора заготовок. В принципе, неважно, как настроен ваш собственный пошлонометр и насколько остро вы реагируете на слащавую банальность. Вы сами знаете, что рано или поздно оно само собой слетит с вашего языка. А начав, уже не сможете остановиться. Зая, котя, мурзик, масик, пупсик, крошка, детка, малыш, малышка и какая-нибудь совершенно невыносимая роднулька. Господи, ну за что?!

Если задаться целью и выяснить, сколько человек в мире вот в этот самый момент назвали друг друга «заей» или «котей», наверняка окажется, что тут и «мама» с «папой» на вторых ролях. Ну потому что с родственниками мы общаемся реже, чем с любовниками, — это раз. И не факт, что собственная мать периодически не называет вас зайчонком, мышонком или лягушонком, — это два. Что, конечно, нестерпимо мило, и вообще, маме можно все, но есть проблемы, когда «лягушонку» уже под пятьдесят и мама звонит по громкой связи на собрание акционеров.

Вообще, дезавуирование интимного становится испытанием для окружающих. Я помню, как перекосило мою коллегу, когда я поцеловала в макушку мужчину, выходя из-за столика в ресторане. И что особенного? Мы тогда только сошлись, из постели вылезли в люди чуть ли не в первый раз, ну, поцеловала и поцеловала, чего она окрысилась-то? Я пожала плечами и забыла. А потом, когда еще одна свежеиспеченная пара в моем присутствии начала кормить друг друга с ложки десертами, у меня самой в глазах потемнело. Оно, может, все бы и ничего, если бы при этом они не причмокивали: «Попробуй, котик!», «Съешь еще ложечку, малыш». Ну что это вообще было?

Я избегала их как могла, и в следующий раз мы встретилась года через три. Они пришли в ресторан собранные и злые. Все «котики» и «зайки» сдохли. Это были суровые люди с выплатами по ипотеке, кредитом за две машины, проблемами с тещей и ветрянкой у близнецов. Они вообще избегали хоть как-то называть друг друга и вздрогнули, случайно соприкоснувшись локтями за столом. Ладно, не вздрогнули, но они бы скорее удавились, чем назвали бы друг друга чем-то нежнее кочерги.

Вопроса, по́шло или нет называть друг друга зайкой или мышкой, для меня не существует. Я считаю, что это тошнотворно, и второго мнения у меня нет. Но! Я вижу и слышу людей, часто с прекрасным вкусом, людей, которых ну точно сложно назвать сентиментальными, которые сначала в словесный фарш крошат собеседника, а потом отвлекаются на телефонный звонок и объясняют своей «малышке», как наладить керхер. Когда я спрашиваю, как одно сочетается с другим, они смотрят на меня чистыми и честными глазами и не понимают, о чем я вообще. У них мухи идут отдельно от котлеток, и пошлости уменьшительного и ласкательного они просто не замечают.

Распространилось это все слащавое болото буквально на наших глазах. Послевоенное поколение наших родителей и их родителей было каким угодно, но только не сентиментальным до соплей. Многие искренне удивляются, когда их спрашиваешь: «Неужели вы с мужем не называли друг друга “зайками” и “мышками”?» Там привычный оперативный максимум сводился к уменьшительно-ласкательным выкрутасам с именами, по которым, кстати, можно было неплохо ориентироваться на местности. Так, «Олежка» обещало вкусную еду и секс, а вот «Олег» или, не дай бог, «Олег Петрович» означало, что Олег Петрович крупно влип.

Возможно, культура «сладкого» пришла с Запада, где все эти Honey, Sweetie и Pumpkin никуда не пропадали с радаров на целые поколения. А потом холодный занавес провис, мир стал ближе, на наших просторах все утонуло в «котиках» и «зайчатах», и этот сопливый морок стал таким доступным и ходовым, что сегодня уже просто невозможно контролировать уровень сахара в общественной крови.

Нет, есть, конечно, оригиналы, которые называют друг друга «буфетом», или «тварью», или «коровой», или «децибелом», делают это вопреки всему с нежностью и явно получают удовольствие. Но «котики» всегда рядом, их вопиюще больше и они непобедимы.

С другой стороны, на фоне глобальной и тотальной общественной травмы, которой заживать еще десятилетиями, пусть уж лучше будут эти гребаные «котики», лишь бы люди не травили и не мучали друг друга. Хотя и тут все не так просто. Вот она смотрит ему в глаза, называет малышом и зайкой, а сама тихой сапой переводит его капиталы в карибский офшор или спит с его массажистом. Во что превращается «зайка», обнаружив недостачу и адюльтер, легко представить. Так что ни одна ласковая пошлость еще никому не гарантировала переборки сознания и не защищала от провала и расплаты.

А еще есть такая вещь, как персональная непереносимость. Вот вы мурлычете в припадке нежности что-то о том, какой ваш «мышонок» восхитительный самец, и не понимаете, почему самца вдруг начинает мутить и потряхивать. И куда это он убегает на ночь глядя в одних носках и с болью в сердце.

А потому что договариваться надо было о понятиях.

Кто-то любит погорячее, а кто-то попроще. И без соплей.